Письма о богослужении Восточной Кафолической Церкви (А.Н. Муравьев).

 О великом пятке и субботе.

           Наступил великий пяток, со всеми воспоминаниями страстей Господних; он стоит, между знаменательными днями сей недели, как некий воз­вышенный крест, приосеняющий субботний гроб Христов: до такой степени исполнен он весь скорбью и славою креста! каждый час его есть ме­ра искупительных страданий Богочеловека; их отголосок отзывается в каждом глаголе его духовных песней, пророчеств и Евангелий.

          Одна его утреня есть уже повесть всех страданий Христовых, исторически расположенных в двенадцати Евангелиях: все события пятка являют­ся в хронологическом порядке, отрывками из­бранными из всех Евангелистов, начиная от трогательной беседы Господа, прощающегося с учениками после вечери тайной, и последней его молитвы пред разлукою, в такой целости сохраненных любящим сердцем Иоанна: «ныне прославися Сын человеческий и Бог прославися о нем», и до последней злобы фарисеев уже над умершим, которые, по словам Матфея: «шедше утвердиша гроб, знаменавше камень с кустодиею».

          Тоже самое чтение, о страданиях, предлагается опять на царских часах, особенно для сего дня составленных из псалмов, относящихся к страданиям Христовым, но только в другом поряд­ке: там соблюдалась в повествовании постепен­ность событий, здесь же напротив выступают, в виде свидетелей, четыре Евангелиста, один за другим, повторяя то же великое событие, но разн­ствуя только в изречениях. Это самое дает им признак достоверных свидетелей, которые согла­сны в существе дела, потому что верно повествуют то, что верно знают; разнятся же иногда в словах, ибо говорят что знают, а не то, в чем взаимно условились. Наконец, на вечерни, которая, молитвами и обрядами, живописует са­мое распятие и погребение Господне, история дня се­го, прежде представленная в разделенных чтениях, сливается в одно чтение, составленное из трех Евангелистов, и происшествия протекают, одним непрерывным потоком, пред нашими очами.

          Таково премудрое расположение Евангельских чтений; не уступает оному выбор, из посланий Апостольских и книг ветхозаветных, и самых антифонов и стихир, на утрени, часах и ве­черни; торжество же литургии не совершается в день сей, как ради сокрушения и плача Церкви, так и по той глубокой мысли, что жертва Голгофская, принесенная Спасителем в великий пяток, есть единственная и заключает в себе все жертвы всех алтарей.

          Между первыми шестью Евангелиями утрени, пятнадцать возвышенных антифонов, частью из­влеченных из псалмов и пророчеств, частью из сердечных сокровищ певцов духовных, потрясают душу умилительными стихами.

«Представим чистыми наши чувства Христу и, как друзья его, пожертвуем для него нашими душами, и не станем угнетать себя попечениями житейскими, вместе с Иудою, но во внутренних храминах наших возопием: Отче наш, иже еси на небесех, от лукавого нас избави».

Антифон сей вполне соответствует своему на­именованию, ибо он противополагает мир Христианский злобе иудейской, выраженной в первом стихе его, словами пророческого псалма: «Князи людстии собрашася на Господа и на Христа его».

Другие антифоны заключают в себе также прорицания ветхозаветные о Христе: «поставиша тридесять сребренников, цену цененнаго, его же оцениша от сынов Израилевых».

«Даша в снедь мою желчь и в жажду мою напоиша мя оцта».

«Разделиша ризы моя себе и о одежде моей меташа жребий».

Посреди столь разительных, своею ясностью пророчеств, приявших исполнение в сей великий пяток, еще иные антифоны выражают дивную противоположность Божества и страждущего чело­вечества, в одном лице Христовом.

«Днесь висит на древе повесивший на водах землю, венцом из терния венчается Ангелов Царь, облекается в ложную багряницу одевающий облаками небо, заушение приемлет освободивший в Иордане Адама… покланяемся страстям тво­им, Христе, покажи нам и славное свое воскресение».

           И вот что, в тех же песнях, взывает, со креста, Распятый к распинателям: «людие мои, что сотворил я вам, или чем вас огорчил? – слепцов ваших я просветил, прокаженных очистил, расслабленного со одра восставил. – Людие мои, что сотворил я вам и что вы мне возда­ли? – за манну желчь, за воду оцет, вместо любви ко кресту меня пригвоздили; но я уже не терплю более: призову моих язычников, и те меня про­славят, со Отцем и Духом, и я им дарую жизнь вечную».

          Лик Апостольский вопиет также к законоположникам Израилевым: «се храм, который вы распяли и предали гробу, но властью своею он воскрес. Не обманывайтесь иудеи; он есть спасший вас посреди Чермного моря и питавший в пусты­не; он есть жизнь и свет и мир мира».

          В противоположность такому их неверию: «малый глас испустил на кресте разбойник и великую обрел веру, в одно мгновение спасся и первый взошел в отверзшиеся врата рая. Госпо­ди, приемший его покаяние, слава тебе».

           Сколь же трогательные тропари предшествуют, и на царских часах, чтению четырех пророчеств Софонии, Иеремии и Исаии. После них, пред каждым из Евангелистов, Апостол Павел, носящий на себе язвы Господа Иисуса, возвещает о славе кре­ста, им одним похваляясь, и объясняет нам всю любовь Бога, давшего пострадать за нас Христу, который поставлен Первосвященником для очищения грехов наших; он наконец восклицает: «ежели отвергшийся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия наказывается смертью: то сколь жесточайшему, думаете, мучению повинен тот, кто попирает Сына Божия, и не почитает за святыню кровь завета, которою он освящен, и ругается над духом благодати? – страшно впасть в руки Бога живаго»!

           Еще слух и сердце исполнены сими высокими впечатлениями, когда опять повторяются нам все страшные обстоятельства распятия Господня, на ве­ликой вечерни, и даже в самое время его события; ибо у Евреев, как и теперь на Востоке, часы дня считались от восхождения солнца, а потому шестой час распинания соответствовал полдню; девятый же, когда предал дух Спаситель, третьему, и таким образом мы, в одно время с Аримафеем, приступаем к погребению божественного тела; но прежде приуготовляют нас к оному таинственные песни и паремии.

            «Вся тварь изменялась от страха, зря тебя на кресте висящего, Христе; солнце омрачилось и потря­слись основания земли, все сострадало создавшему все! Господи, волею нас ради пострадавший, слава тебе».

Так возглашает одна стихира и ей вторит другая: «страшное и преславное таинство днесь зрится; неосязаемому прикасаются, вяжется разрешающий от клятвы Адама: испытующий сердца и утробы неправедно испытуется; в темницу затворен затворивший бездну; Пилату предстоит тот, кому с трепетом предстоят небесные силы; ру­кою создания заушается Создатель; на крест осуж­дается Судия живых и мертвых; во гроб заклю­чается раззоритель ада! О незлобивый Господи, все терпящий милосердно и всех спасающий от клят­вы, слава тебе».

          На паремиях, Пророки Моисей и Исаия высту­пают, как бы на некое духовное прение, противопоставляя друг другу, один несказанную славу, другой несказанное уничижение Господа; но сии обе, мнимые только крайности, теряются в необъятно­сти бесконечного существа Божия, ибо ограничен­ному человеческому разуму равно непостижимо со­стояние уничижения Господа, как и состояние его славы. Издали только можно созерцать ее, в безмолвном ужасе, подобно Моисею, когда сей отважнейший из всех молитвенников, дерзновенно молил Господа показать ему славу свою, и скрылся от лица Божия, в расселинах камней Синая.

          И кроткий Исаия, еще за восемь веков до его воплощения, напрягает силы духа, чтобы вынести зрение Бога, хотя умерившего неприступный свет, сквозь облачение умаленного образа человеческого; но посреди жалостного созерцания всех его страданий, за грехи мира, проникнутый ужасом, он восклицает: «род же его кто исповест»?

«Так глаголет Господь: се уразумеет отрок мой и вознесется и много прославится! ужаснутся о тебе многие, – так обесславится от человек вид твой и слава твоя от сынов человеческих: так удивятся о нем языки многие, и Цари заградят уста свои; ибо его узрят те, коим не возвещали о нем, и не слышавшие о нем уразумеют. Госпо­ди, кто веровал слуху нашему, и мышца Господня кому открылась? Мы возвестили им отрока, как корень в земле жаждущей; нет вида ему, ни сла­вы, и мы зрели его, и не имел он вида, ни кра­соты: но вид его умален и бесчестен, паче всех сынов человеческих, – человек в язве сущий и ведущий терпеть болезнь; все отвращают лице свое от него, он поруган и вменен за ничто. Сей грехи наши носит и о нас болезнует; а мы ду­мали, что он наказан от Бога язвою и трудом; он же мучим был за грехи наши и за беззакония наши терзаем; наказание нашего мира на нем, язвою его мы исцелели. Все мы как овцы заблу­дились, человек совратился с пути своего, и для наших грехов предал его Господь; и он по­среди оскорблений, не отверзает уст своих, как овца ведется на заколение, безгласен как агнец пред стригущим: в уничижении его совершился суд, – род же его кто изъяснит»!

          Апостол Павел разрешает, своим посланием, таинственное недоумение обоих Пророков; он примиряет между собою славу и бесславие Господа – словом крестным: «ибо слово о кресте, для погибающих есть безумие, а для нас спасаемых – сила Божия; ибо написано: уничтожу му­дрость мудрецов и разум разумных ниспровергну. Где мудрец, где книжник, где искусный в состязаниях века сего? не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? ибо когда мир, своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, тогда благо­угодно было Богу спасти верующих – невежеством проповеди. Иудеи требуют чудес, а Еллины ищут мудрости: но мы проповедуем Христа распятого, – для иудеев соблазн, для Еллинов безумие, для самих же призванных, иудеев ли или Еллинов, – Христа, Божию силу и Божию премудрость; потому что безумное Божие мудрее человеков и немощное Божие крепче человеков».

          Между тем, во время чтения сих возвышенных писаний и Евангелия, протекли для нас, в благоговейном созерцании, самые часы страдания Господня и наступил девятый час погребения. Тогда, в лице Иосифа Аримафейского, Епископ, окруженный священным Собором, сперва наполняет благовонием кадила святой алтарь, в па­мять тех ароматов, коими обвил погребатель бо­жественное тело; потом подымает его подобие, плащаницу, с престола, на коем, как на Голгофе, совершается всегда таинственная жертва Агнца; он несет на главе плащаницу, из зимней церкви в летнюю, и храм сей обращается в святой гроб, до радостного дня Пасхи: верные же сопутствуют Святителю, как некогда благочестивые жены Иосифу, зревшие где полагали Господа; а, в ожидании сего знаменательного шествия, лики поют погре­бальную песнь: «Тебя, одевающегося светом как ризою, Иосиф, сняв с древа, с Никодимом, и видя мертвым, нагим, непогребенным, милосер­дый плач подъял и рыдая восклицал: увы мне, сладчайший Иисусе, которого еще недавно солнце, узрев на кресте висяща, обложилось мраком и земля поколебалася страхом, и раздиралась церков­ная завеса! – се ныне вижу тебя, ради нас приявшего смерть. Как погребу тебя, Боже мой, или какою плащаницею обовью? какими руками прикоснуся нетленному твоему телу, или какие песни воспою исходу твоему всещедрый? – величаю страдания твои, песнословлю и погребение твое с воскресением, взывая: Господи слава тебе».

__________________________________________________

                 Таинственным ожиданием наполнена вся чрез­вычайная утреня великой Субботы, достойная быть преддверием Пасхи. Христос во гробе по­среди церкви, вокруг, в черных ризах, стоят священнослужители, но отверсты врата алтаря, как бы в сретенье Божественному мертвецу, и пение погребальное беспрестанно прерывается воскресны­ми гимнами, а возженные в руках народа свечи проливают свет по всему храму, как зарю того невещественного света, который воссияет заутра из гроба.

               При самом начале утрени, после шестопсалмия, тропарь выражает сие смешение плача и ликований: «благообразный Иосиф, с древа снем пречистое тело твое, плащаницею чистою обвив и вонями, во гробе нове, покрыв, положи».

«Егда снисшел еси к смерти, животе безсмертный, тогда ад умертвил еси блистаньем боже­ства; егда же и умершия от преисподних воскресил еси, вся силы небесныя взываху: Жизнодавче Христе Боже наш, слава тебе».

«Мироносицам женам, при гробе представ Ангел вопияше: мира мертвым суть прилична, Христос же истления явися чужд».

                Около плащаницы начинается другое смешение ветхозаветных песней Давида с новозаветными похвалами Христу, сперва запевают их оба ли­ка, потом один чтец или певец откликает дру­гому стих похвал, на каждый стих псалма, и так переплетается ими вся семнадцатая кафисма, как многотканный покров, возложенный праотцем Давидом, на тридневное ложе его Божественного сына.

«Блажени непорочнии, в путь ходящии в за­коне Господнем», восклицает Давид и ему ответствуют: «жизнь во гробе положился еси, Христе, и Ангельския воинства ужасахуся, снисхождение славяще твое», и снова Царь: «блажени испытающии свидения его, всем сердцем взыщут его».

               Иногда сии разновременные песни текут, одна близ другой, взаимно чуждые по разности сво­их предметов; иногда же чудно сходятся между собою и, на расстоянии многих веков, Церковь как бы отвечает недоумевающему Пророку.

«В заповедях твоих поглумлюся и уразу­мею пути твоя», говорит он, и ему поясняются пути сии: «истинный небесе и земле Царь, аще и во гроб малый сам заключися, познался еси всей твари».

          На три статьи разделена таким образом вся кафисма, и на конце ее, как и в начале, воспе­вается тропарь, но уже обычный воскресный, изо­бражающий радость Ангелов и смятение Мироносиц: «благословен еси Господи, научи мя оправданием твоим».

Канон субботний выражает тоже возвышенное смятение неба и земли: «Спасе мой! силы небесныя и преисподния, помышляя о тебе, сущем горе на престоле и долу во гробе, недоумевали о твоей воль­ной смерти, ибо свыше всякаго ума являешься мертвым ты, начальник жизни».

«Ужаснися страхом небо и да подвяжутся основания земли! се в мертвецах вменяется живу­щий в вышних и в малый гроб странно приемлется».

           На девятой песни трогательно возглашает как бы из самого гроба, Божественный Сын к Матери, видевшей его на кресте: «не рыдай мене Мати, зрящи во гробе, его же без семени во чре­ве зачала еси сына; востану бо и прославлюся, и вознесу со славою непрестанно, яко Бог, верою и любовию тя величающия».

           Песнь сия переносит нас, от недоступных созерцаний его Божества, к нежным, более понятным чувствам его человечества, и она повто­ряется на литургии, вместо обычной похвалы Пре­святой Девы.

           После великого славословия, при тихом пении трисвятой песни, совершается опять торжественный ход с плащаницею, и хотя кажется обряд сей есть отчасти повторение вечернего, чтобы там, где Священники соборно служили накануне с Архиереем, они могли бы, и у себя в церквах, совер­шить оный для прихожан, – однако же духовное значение утреннего хода отлично от вечернего. То­гда, подражая Иосифу, мы только предавали гробу божественное тело; здесь же торжественным несением плащаницы кругом церкви, с хоругвями, знаменуется, что и во время земного своего отдыха, Господь действовал как победитель, ограждая свою Церковь сокрушением ада. И другое таинственное действие изображает мертвенная плащаница, когда возвратясь в храм священнослужите­ли, прежде нежели возложить ее на одр, приносят к царским дверям алтаря, пред лице престо­ла, – то именно, что язвенный ради нас Господь, никогда не отлучался, Божеством своим, от пре­стола славы Отчей.

           По совершении хода, над тем же гробом, готовым упраздниться, возглашает свидетель грядущего восстания мертвых, Пророк Иезекииль: «на мне была рука Господня и, Духом Господним, извела и поставила меня среди поля, полного костей человеческих, и обвела окрест их, и много их было на лице поля, и сухи все. Дух рек ко мне: сын человеческий, оживут ли кости сии? – и я воскликнул: Господи, ты знаешь! и снова голос: сын человеческий, прорцы на кости сии и скажи им: кости сухие, услышьте слово Господне, се глаголет Адонаи Господь костям сим: дух жизни вдохну я в вас, и дам вам жилы, и наведу на вас плоть и простру по вас кожу, и дам вам дух мой, и оживете и узнаете, что я Господь; и я прорек, как заповедал мне Господь, и, вместе с моим глаголом, был глас и землетрясение: совокуплялись кости, кость к кости, каждая к своему составу; смотрел я – и явились на них жи­лы, и плоть росла, и простиралась сверху кожа; но в них не было духа. Ко мне был голос: про­рцы о духе, прореки сын человеческий и скажи духу: так глаголет Адонаи Господь: от четырех ветров прииди дух и дохни на мертвых сих, да оживут, и я прорек, как заповедал мне Го­сподь, и взошел в них дух жизни, и ожи­ли все, и стали на ногах своих – собор многий, великий».

          И Апостол Павел, повсюду неотлучный где только возвещается о язвах Господа, умоляет нас: «очистить себя от ветхого кваса злобы и лукав­ства, и праздновать в безквасии истины и чистоты, чтобы принять с верою обетованного Духа».

              Посреди сих радостных ожиданий, Евангелист Матфей еще раз повествует, о последней злобе иудеев мнивших, стражами и печатью, удер­жать во гробе Сына Божия. Внимая сему, невольно приходит на мысль, как часто мелкий размер ума человеческого, не обнимая и не покоряясь обшир­ности судеб Божьих, силится отвергнуть непости­жимое. На конце же утрени Церковь ублажает песнями погребателя Христова:

«Приидите, ублажим Иосифа приснопамятного, в нощи пришедшего к Пилату и живота всех испросившего: даждь ми сего странного, иже не имеет где главы подклонити: даждь ми сего стран­ного, его же ученик лукавый на смерть предаде; даждь ми сего странного, его же мати зрящи на кресте висяща, рыдая вопияше: увы мне! увы мне, чадо мое, увы мне! – Симеоном предреченное в церкви, днесь сбыстся: твое сердце оружие пройдет, но в радость воскресения твоего плач преложи».

           По мере приближения таинственного конца стра­даний Христовых, торжественнее становится бого­служение, и Церковь, лишившая себя приобщения тела Господня, в самый день его заклания, опять приступает к сему утешительному таинству в субботу Божию. Она даже обильно преподает дары Св. Духа крещением, которое издревле предпочтительно совершалось в сей день, дабы встретить Христа сонмом оправданных его кровью.

          Литургия Св. Василия Великого соединяется с вечернею и поется по уставу поздно, так чтобы могла окончиться час спустя по захождении солнца и как бы взойти в пределы наступающего радо­стного дня. По обычаю Церкви, вечерня накануне праздника уже ему принадлежит, а не протекшему дню: посему и богослужение великой Субботы, сти­хирами и паремиями, частью изображает субботний подвиг Спасителя, частью же его воскресение. Цер­ковь, привыкшая всегда соединять память заклания Агнца с памятью о его восстании, вечерними сти­хирами, уже сзывает нас на поклонение готовому воспрянуть, и воспевает поражение ада:

«Обыдите людие Сион, и обымите его, и дадите сла­ву в нем воскресшему из мертвых, яко той есть Бог наш, избавлей нас от беззаконий наших».

«Днесь ад стеня вопиет: благо мне, когда бы не принял рожденного Мариею, ибо он, наступив на меня, раззорил мою державу и врата медныя сокрушил, и как Бог воскресил души, искони мною плененныя».

          Род же человеческий воспевает: «всемирную славу, процветшую от человеков, и родившую Владыку, небесную дверь, Марию Деву, безплотных песнь и украшение верных: ибо она явилась небом и храмом Божества; она, разрушив враждеб­ную преграду, водворила мир и отверзла царствие; имея ее утверждением веры, мы имеем поборником родившегося от нее Господа. Итак, дерзай­те людие Божии, ибо всесильный Сын ее победит врагов».

          Вслед за стихирами читаются пятнадцать паремий, из книг ветхого завета, предобразующих грядущее воскресение и славу Церкви. Книга Бытия, о начале мира, открывает сей ряд возвышенных созерцаний, дабы, в предлежащем божественном мертвеце, с ужасом узнали мы Творца вселенной, который один только мог, творческою силою сво­ею, возобновить в нас свой утраченный образ, вначале им самим данный Адаму.

          Потом Исаия торжествует восстановление человечества, под сенью Церкви: «светися, светися, Иерусалиме, ибо твой свет пришел и слава Господ­ня на тебе воссияла; се тьма покроет землю и мрак на язычниках, но тебя осеняет Господь, и слава его на тебе узрится, и пойдут Цари светом тво­им и языки светлостью твоею; возведи очи твои окрест и виждь собранные чада твои, все сыны твои пришли издалеча и дщери твои на руках принесутся. – Кто сии, ко мне летящие, как облака, как голубицы со птенцами? – они притекли ради имени святого Господня и дабы прославиться Свя­тому Израилеву».

          Таинственный агнец пасхальный, данный Евреям в память их исхода из плена, и кровью коего они были избавлены от смерти, поразившей Египтян, предлагается здесь образом настоящего Агнца Божия, а его тридневное погребение предзна­менуется тридневным пребыванием во чреве китовом Пророка Ионы, посланного проповедовать по­каяние народу Ниневийскому, и, чтобы прямо ука­зать на лице Иисусово, повествуется вслед за тем о другом Иисусе, Иисусе Навине, который провел Израиля, чрез Иордан, в землю обетованную. 

          Величественная картина прехождения Чермнаго моря, посреди коего, по словам Апостола Павла, крестился весь народ Израильский в Моисея, как мы во Христа, ибо Моисей был его образом, за­ключает первую часть паремий, и оба лика, по примеру Мариами и дев Израильских, возглашают попеременно: «поем Господеви, славно бо прославися»! а чтец повторяет по стихам всю вдохно­венную песнь: «коня и всадника вверже в море, поем Господеви: помощник и покровитель бысть мне во спасение, поем Господеви; сей мой Бог и прославлю его, Бог отца моего и вознесу его, поем Господеви; Господь сокрушаяй брани, Го­сподь имя его, поем Господеви».

            В последующих паремиях соединены образы заклания и воскресения Господня, с пророчествами о призвании язычников. Авраам готовится при­нести в жертву единственного сына Исаака, в предзнаменование единородного Сына Божия, пожертого за мир, и два величайшие по чудесам Пророка, Илия и Елисей, каждый воскрешают отроков, сими двумя примерами, приготовляя род человеческий к принятию воскресения Христова.

           Но если они оба благовествуют чудесами, то Пророки Софония, Иеремия и Исаия, действуют словом. Все три видят грядущую славу Церкви и сонм язычников, ее восполняющий, а Иеремия обещает новый завет народу Божию, начертанный в мыслях и на сердцах; Исаия же обещает сему народу новое имя, которым наименует его Господь, и даст ему землею вселенную, и пастыря овцам Божиим, влагающего им Духа Святого. Он про­износит даже те слова, какие повторил сам Иисус, во дни своего пришествия: «Дух Господень на мне, его же ради помаза мя, благовестити нищим по­сла мя; исцелити сокрушенные сердцем, проповедати плененным отпущение и слепым прозрение, нарещи лето Господне приятно и день спасения».

          Чудное спасение трех отроков, от огненной смерти в пещи Халдейской, описанное Даниилом, среди пламени воспевших Бога отцов своих, за­ключает возвышенный ряд паремий, и опять оба лика вторят чтецу, возглашающему песнь их: «благословите вся дела Господня Господа, пойте и превозносите во вся веки».

          Подобно как на утрени, Апостол Павел про­должает свое возвышенное убеждение: чтобы спогребшиеся со Христом, в водах крещения, и вме­сте с ним воскресшие, ходили во обновлении жи­зни и были бы мертвы греху, но живы Богу во Иисусе Христе; а Церковь, ради торжества крещения, в день сей совершавшегося над язычниками, подобно как и в Лазареву субботу, вместо трисвятой песни возглашает: «елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся, аллилуйя».

          Чтением Апостола заключается погребальный день субботний, и начинает уже светать денница воскресения. Как бывает в природе, что лучи еще не явившегося солнца заранее уже озаряют верхи гор, – так освещается и Церковь, зарею солнца правды, готового воспрянуть: первый его отблеск на горнем ее месте, алтаре, и таинственный свет сей, как миро на главе, сходящее, по словам псалма, на браду, браду Аароню, сходящее на ометы одежды его, проливается, сперва на одежды верховного Свя­тителя, ближе и выспреннее других; созерцающего таинства, и на сослужащих ему Пресвитеров и Диаконов, которые внезапно изменяют одежды черные на белые, сходно с убелившимися облаче­ниями престола и жертвенника, а потом и самый клир; четыре иподиакона, в светящихся ризах, приходят сменить черную стражу вокруг плаща­ницы, как бы в лице Ангелов и ожидая Мироносиц. Между тем, три отрока пред нею, уми­лительно поют: «воскресни Боже, суди земли, яко ты наследиши во всех языцех».

           И когда вслед за тем, выходит из алтаря Диакон благовествовать о воскресении, все так светло и радостно в церкви, как будто бы уже стоял посреди нее Воскресший с приветом: «мир вам»! так все изменилось внезапно и небесная слава отразилась на земле.

          Устами Диакона, Евангелист Матфей, извещает о пришествии Мироносиц к упраздненному гробу, и о сретении их Ангелами и самим Иисусом; не таит он и коварства фарисеев, давших сребренники воинам, чтобы разгласили о похищении тела; наконец возводит нас мысленно, вслед за уче­никами в Галилею, в гору, поклониться Иисусу, и мы слышим последние слова возносящегося Го­спода: «дадеся Ми всяка власть, на небеси и на зе­мли; шедше убо научите вся языки, крестяще их, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, учаще их блюсти вся елика заповедах вам, и се Аз с вами есмь, во вся дни, до скончания века. Аминь».

          Тогда совершается литургия Св. Василия Вели­кого, и проникнутые таинственным ужасом, по­сле всех сих необъятных созерцаний, вместо Херувимской песни мы восклицаем: «да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет: Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным; предходят же сему лицы Ангельстии, со всяким началом и властью, многоочитии Херувими и шестокрилатии Серафими, лица закрывающе и вопиюще песнь: аллилуйя».

*******

Муравьев А.Н. Письма о богослужении Восточной Кафолической церкви. 1882г.

Письма о богослужении Восточной Кафолической Церкви (А.Н. Муравьев).

 О первых днях страстной недели.

           Приступая к описанию богослужения страстной седмицы, я невольно останавливаюсь, пораженный величием предмета, которого, быть может, неосто­рожно коснулся: ибо сию великую седмицу наипаче украсила Церковь, возвышенными песнями и зна­менательными обрядами, и премудрым расположением Пророческих и Евангельских чтений, так чтобы даже и рассеянный Христианин, созерцанием одной сей недели, был приготовлен к сретению Пасхи, и чтобы день Господень, по словам Писания, не пришел к нему нежданно «яко тать нощию».

          Каждый день страстной седмицы, есть как бы шаг в вечность, ибо, ее днями, постепенно обо­значены последние дни земной жизни Христовой и с ними идут они ровною стопою: – какой страш­ный отголосок событий! Сколь же внимательны дол­жны мы быть к сим искупительным дням, ибо и мы призваны идти, в путь земной и небесный, вслед за Христом!

          «Грядый Господь к вольной страсти, Апостолам глаголал на пути: се восходим во Иерусалим и предается Сын человеческий, как о нем писано есть. Приидите и мы, очищенными мыслями, сопутствуем ему и сораспнемся, и будем ради его мертвы житейским страстям, да с ним и оживем, и услышим его вопиющего: я уже более не восхожу в земной Иерусалим для страданий, но к Отцу моему и Отцу вашему, и Богу моему и Богу вашему, и возвышу вас с собою в горний Иерусалим, в царство небесное».

          «Господи, ты рек своим ученикам: взирая на меня, не мудрствуйте высокое, но руководитесь смирением; пийте чашу мою, которую я пию, да и вы прославитесь со мною в царствии Отца».

          «Богатый Божеством пришел я, сам Созда­тель, послужить обнищавшему Адаму, коего образ волею на себя принял и, бесстрастный по Боже­ству, восхотел я положить за него душу».

          Сими возвышенными увещаниями, как бы от лица самого Спасителя, сретает нас великая сед­мица его страданий, на первой утрени, руководя подобными назиданиями и в последующие дни. Органами же столь высоких созерцаний служат два духовные певца, оба пустынники, оба святите­ли, но один оставивший паству для уединения, другой же из безмолвия восшедший на кафедру: Косма Маиумский и Андрей Критский вторят друг другу, утренними и вечерними трипеснцами, как бы некими антифонами, пересылаемыми от утра к вечеру и от вечера к утру; оба они, подобно двум светилам, озаряют священные дни сии.

          На каждой утрени возбуждаемся мы, от сна греховного к духовным подвигам, рукою благо­детельной Церкви, которая заблаговременно толчет в затворенные двери нашего сердца, чтобы грядущий Господь не застал нас спящими непро­будно.

          «Се жених грядет в полунощи и блажен раб, его же обрящет бдяща: недостоин же паки, его же обрящет унывающа: блюди убо, душе моя, не сном отяготися, да не смерти предана будеши и царствия вне затворишися; но воспряни зовущи: свят, свят, свят еси Боже, Богородицею по­милуй нас».

          Мы же, пробужденные сим спасительным зовом и чувствуя свое недостоинство, плачем, как Адам пред дверями рая, как невеста, оставлен­ная пред брачным чертогом: «чертог вижу, Спа­се, твой украшенный, и одежды не имам да вниду в он; просвети и одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя».

          Сообразно с величием дней возвышается и богослужение: к часам и вечерне, которые, во все течение поста, совершались в понедельники и втор­ники, присоединяется преждеосвященная обедня, подобно как бывает в среду. Изменяется и самое чтение книг ветхого завета, хотя соблюден тот же порядок.

Вместо Исайи, является на шестом часе Пророк Иезекииль, исполненный страшных, таинственных видений, которые видел он, на водах Ховарских, во дни пленения Вавилонского. Он видит, на огненных колесах, движимых Духом, дивные образы животных, шестокрылатых, мно­гоочитых, с четырьмя ликами: орла, тельца, льва и человека, которые даны Церковью символами Евангелистам; он видит их, стоящих лицом на все страны, и всюду стройно идущих и вознося­щихся над землею, а над ними сеяние славы Господней, в подобии человеческом: видит и таинственную книгу, которую дает ему вкушать Ангел, и находит ее сладкою.

          Так и за вечернею, чтение Бытия кончилось: древний Иаков погребен уже в земле обетован­ной; открывается вторая книга Моисеова, Исход из Египта, под именем коего писание всегда знаменует царство греха, строго воспрещая к не­му обращаться сынам Израиля. Рождение Моисея и его чудное спасение в колыбели, на водах Ни­ла, и воспитание при дворе Фараона, и бегство в пустыню Мадиамскую, где его ожидали откровения Божии; все сие предлагается нам в первые три дня.

          Красноречиво говорит также нашему сердцу многострадальный Иов, взамен Соломоновых притчей. Мы постепенно видим три разительные эпохи его жизни: сперва является он во всем блеске земного благополучия, богатый имуществом, богатый детьми, за коих ежедневно молит, дабы не погрешили пред Господом, хвалимый Ангела­ми и возбудивший зависть диавола, который просит о испытании праведника бедствиями. И вот, в промежутке чтений, для нас протек один только день, а для Иова день сей как бы целая вечность, – так внезапно исчезло его благоденствие: хищники расхитили стада, пустынный ветер обрушил на детей храмину, но Иов не ропщет: «Господь даде, Господь отъя»! восклицает он, раздирая свои одежды. В третий день он уже сидит пред на­ми, на гноище, покрытый язвами, терзаемый упре­ками жены и друзей, и посреди всех сих искушений, Иов смирен сердцем «и не даде безумия Богу».

          Воспоминание сего невинного страдальца, во все дни недели, и в первый день память Иосифа, проданного братьями, вверженного в темницу между двух преступников, из коих один спасается, другой гибнет, и наконец, вознесенного над всем Египтом, который он чудно питает хлебом, – воспоминание сие возводит нас, древними образами Христа, к самым страданиям Христовым.

          Но свыше всех книг ветхого завета питает душу, в великие дни сии, чтение Евангельское; каж­дый день на утрени и на обедни, внимаем мы современным деяниям Христовым: в понедельник о иссушении им смоковницы, за ее неплодие, и пророчество его о кончине мира, а потому Цер­ковь предостерегая нас, поет: «братие, убоявшись проклятия смоковницы, иссохшей за ее неплодие, принесем плоды достойные покаяния, Христу по­дающему нам великую милость».

          Во вторник из Евангельских притчей, о пяти мудрых и пяти безумных девах, не возжегших светильники на сретение жениху, и талантах, дарованных отходящим владыкою рабам своим, извлекаются также назидательные сти­хиры.

          «Приидите, верные, поработаем усердно Вла­дыке, ибо он раздает рабам своим богатства; каждый да умножите в себе талант благодати: один пусть принесет мудрость, как плод благих дел, другой да совершает служение просвещения; верный пусть сообщается словом тому, кто не ведает таинств, и богатый да расточает убогим: так усугубим мы данное нам взаймы и, как верные строители благодати, сподобимся радо­сти Владычней».

          В среду, на утрени, постепенное чтение Еван­гелиста Матфея прерывается Евангелием Иоанна, в коем Спаситель, пред самым страданием про­славляется свыше, небесным гласом, и возвещает вольную смерть свою; а на литургии опять пове­ствует Апостол Матфей, о блаженной жене, про­лившей миро на главу и ноги Иисусовы, и тем помазавшей его на смерть; посему поется:

          «Тебя сына Девы, Богом познала блудница и с плачем к тебе взывала, ибо сотворила дела достойные слез: разреши долг мой, как я разре­шила власы; возлюби любящую, праведно ненавиди­мую, и я, вместе с мытарями, проповедаю о тебе, благодетеле человеков».

          Но Церковь не довольствуется краткими Еван­гельскими чтениями, для столь великих дней; нет, она желает, одною седмицею заменить шесть предыдущих, в течении коих лишены были верные утешительного благовестия, и потому, в первые три дня, на часах, прочитываются все четыре Евангелия: Матфея и Марка в понедельник, Луки и Иоанна во вторник и среду. Таким образом, не одни страдания Христовы, но вся жизнь, весь новый завет его, повторяются памяти пред искупитель­ною Пасхою, подобно как и в ветхом завете, Моисей повторил Израильтянам все заповеди Божии, Второзаконием, пред тем как другой Иисус, Навин, долженствовал ввести их, чрез Иордан, в землю обетованную.

          Таковы три первые дня страстной недели, сходные между собою богослужением; но три последующее носят на себе разительный отпечаток молитв и обрядов, исключительно присвоенных каждому из них, сообразно с важностью воспоминаний.

            Изменение сие начинается уже с самой утрени великого четвертка, во время коей оставляется обыч­ное чтение псалтиря и, после Евангелия от Луки о вечери тайной, канон св. Космы, ее воспевающий, заменяет великопостный трипеснец; а на первом часе предлагается пророчество Иеремиино о страданиях Господних: «Я же, как агнец незлобивый, ведомый на заколение, не примечал, что на меня умыслили помысл лукавый глаголющие: приидите и вложим древо в хлеб его, и истребим его от земли живых, и да не помянется более имя его».

О том же пророчествует Исаия, на вечерни, которая в сей день совершается вместе с литургией великого Василия, ибо вечернее время соответствует самому часу вечери тайной: «Господь дает мне язык научения чтобы разуметь, когда подобает изрекать слово. Рамена я дал на раны, и ланиты мои на заушения, лица же не отвратил от стыда заплеваний, и Господь, Господь помощник мне был; сего ради не устыдился, но положил лице свое, как твердый камень, и разумел, что не буду постыжден, ибо приближается оправдающий меня».

          И стихиры великого четвертка выражают, с одной стороны козни Иудейские и вероломство Иуды, с другой терпение Агнца Божия: «Уже стекается соборище Иудейское, да предаст Содетеля и Зижди­теля всех Пилату. О беззаконные! о неверные! они готовят на суд грядущего судить живых и мер­твых; исцеляющего страсти страстям обрекают! Господи долготерпеливый, велия твоя милость, слава тебе».

          «Агнец, которого проповедал Исаия, грядет на вольное заколение и плечи дает на раны, лани­ты на заушения, лица же не отвратил от стыда заплеваний, и на смерть неблаговидную осуждается: безгрешный, все приемлет волею, да всем дарует из мертвых воскресение».

          В сей день, воспоминающий кроткое преподание нового завета, за мирною вечерею, запечатлен­ное кровью Богочеловека, противополагается карти­на ветхого завета, данного Моисею посреди бурь и громов Синайских, и книга Исхода, огненными чертами, живописует дивное событие: «В третий день, при наступлении утра, раздались гласы и были молнии и облак мрачный на горе Синайской; силь­но раздавался глас трубный и убоялись все люди в стане Израильском. Моисей извел народ, в сретение Богу из стана, и поставил под горою: гора же дымилась, ради схождения Божия на нее в огне, и восходил дым, как дым пещный, и ужаснулись все люди; сильно и громко истекали труб­ные гласы: Моисей глаголал, Бог же ответствовал ему гласом.

          Вслед за сею предлагается другая, таинствен­ная беседа Бога с человеком, опять сквозь бурю и облак. Господь говорит Иову, когда уже начинал он, от продолжения бедствий, колебаться сомнением о правде Божией, и вопрошает его: испытал ли он премудрость Божию в делах творения? где был человек, когда Господь основал землю и все Ангелы его восхвалили? – Следует ве­ликолепный ряд картин мироздания: как заградил Господь врата изливающегося моря, и дал ему в одеяние облака, и повил его мглою и, положив ему пределы, рек: «доселе дойдеши и не прейдеши и в тебе сокрушатся волны твои». Каж­дый из вопросов разителен, своим необъятным величием, бренному человечеству, и изнемогающий под сим бременем Иов наконец восклицает то, что должен воскликнуть, из глубины сердца, а не суетного ума, всякий дерзкий испытатель судеб Божиих: «вем Господи, яко вся можеши, невозмож­но же тебе ничтоже»! И тогда, после сознания сво­его ничтожества, вместе со смиренным Иовом, и он возможет сказать Господу: «прежде я только слышал о тебе слухом уха, ныне же око мое ви­дит тебя».

О сем утешительном видении Бога, который сделался нам доступным в образе человеческом и, сообщением собственного тела и крови, дал нам новый завет, для обновления нашего, трога­тельно повествует в своем послании, на литур­гии, Апостол Павел; а Евангелист Матфей, от вечери тайной проводит нас к началу страданий Господних, к болезненной молитве во мраке Елеона, и горькому преданию и отречению Петра. На столь страшном месте останавливается Евангелие и обличение Иуды, вместе с сокрушенною молитвою разбойника, на сей литургии, заменяет даже Херу­вимскую торжественную песнь: «Вечери твоея тай­ныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими, не бо врагом твоим тайну повем, ни лобзания ти дам яко Иуда, но яко разбойник исповедаю тя: помяни мя Господи во царствии твоем».

          И обычная похвальная песнь Богоматери уступает ирмосу утреннего канона, чтобы напоминовением вечери Христовой более приготовить сердце к ее приятию: «приидите верные, на горнем месте, насладимся Владычним угощением и безсмертною трапезою, возвышенными умами, из слова, научаясь познанию восшедшего паки ко Отцу Богу Слова, которого величаем».

          Когда Архиерей совершает торжественное служение великого четвертка, то, как носящий на себе образ Христов, дополняет он изображение тай­ной его вечери, повторением, после литургии, смиренного умовения ног ученикам. Посреди церкви, на возвышенном амвоне, разоблачается Святитель, в кругу двенадцати сидящих Пресвитеров и, следуя словам Евангелия от Иоанна, громогласно читаемого Диаконом с кафедры, берет лентион, возливает воду в умывальницу и омывает им ноги. Для совершенного подобия, чтение Евангелия переходит, из уст Диакона в уста Архиерея и старшего из сослужащих; сим последним по­вторяются слова Апостола Петра, претящего омыть себе ноги, самим же Архиереем ответ Христов; наконец, вновь облачившись, садится он посреди Пресвитеров и, доканчивая чтение Евангелия, гово­рит им от лица Господня: «вы глашаете мя Учи­теля и Господа, и добре глаголете, есмь бо; аще убо аз умых ваши нозе, Господь и Учитель, и вы должни есте друг другу умывати нозе, образ бо дах вам, да яко же аз сотворих вам и вы тво­рите. Аминь, аминь, глаголю вам, несть раб болий Господа своего, ни посланник болий пославшего его; аще сия весте, блажени есте, аще творите я».

*******

Муравьевъ А.Н. Письма о богослуженiи восточной каѳолической церкви 1882г.

Предисловие к книге.

Настоящее, одиннадцатое издание Писем о Богослужении предпринято в память Андрея Николаевича Муравьева друзьями его и почитателями, как первый опыт – перепечатки наиболее назидательных и полезных сочинений покойного, с целью распространения их по возможно дешевой цене. Последнее, десятое издание, сделанное самим Муравьевым в Киеве, в 1873 году, давно уже истощилось, и составляет библиографическую ред¬кость, хотя самая книга не только не утратила своего значения, но и ныне, также как при первом издании отвечает на ду¬шевную потребность каждого православного читателя. В этом смысле Письма о Богослужении как были так и останутся лю¬бимою в России народною книгой.

«Письма эти, – говорит автор в предисловии к 10-му изданию, – вначале были действительно писаны для одного светского молодого человека Г**, чтобы прояснить его неведение о богослужении родной нашей Церкви; но когда таким образом вышли, одна за другою, две первые книжки о литургии и все¬нощной, и о великом посте и Пасхе, я был поощрен их неожиданным успехом к продолжению моего труда и издал еще две книжки о таинствах и о праздниках. – Второе издание (1836 г.) вскоре последовало за первым, составив одну пол¬ную книгу о Богослужении из четырех отдельных книжек, а в шестом издании (1855 г.) я присоединил к ней, в виде особых приложений, еще несколько статей о других духовных предметах, как то: о недели Православия, о посте, о воскресной всенощной и проч.

Письма сии, вскоре после их появления, обратили на себя внимание иностранцев, которых они знакомили с нашим православным богослужением, и постепенно начали выходить в свет переводы их на разных языках. – Прежде всех издал их в 1832 году, на Немецком языке в Лейпциге, племянник реформатского пастора Петербургской церкви, Эдуард Мюральд, и это самый лучший и полный перевод моих писем, с приложением лексикона церковных предметов, кото¬рые в них упоминаются. – Вслед за тем напечатан был, в 1841 году в Варшаве, Польский перевод первой только книжки сих писем, сделанный Эмилией Яроцкой. – Потом Князь Н. Б. Голицын, брат незабвенной Т. Б. Потемкиной, перевел их на Французский язык и напечатал в Петербурге в 1850 году. – В следующем 1851 году, Письма о Богослужении были прекрасно переведены на Греческий язык, вместе с другими моими сочинениями (Историей Русской Церкви, Правдой Вселенской Церкви, Словом кафолического Православия) и напечатаны в Афинах полковником инженерным Федором Вальяно, кото¬рый, будучи воспитан в России, весьма хорошо владел русским языком, а в 1854 году они явились и на Сербском языке, в Австрии, в городе Нейзаце или Новом Саду. – Сделан был перевод Писем о Богослужении и на Английский язык в 1866 году, полковником Генерального штаба Адлером, и должен бы быть напечатан в Америке, но не известно, почему не состоялось это издание, а между тем теперь, более, нежели когда-нибудь, оно могло бы быть полезно, для сближения Англиканской и Американской Церкви с Православной.»