Письма о богослужении Восточной Кафолической Церкви (А.Н. Муравьев).

 О великом пятке и субботе.

           Наступил великий пяток, со всеми воспоминаниями страстей Господних; он стоит, между знаменательными днями сей недели, как некий воз­вышенный крест, приосеняющий субботний гроб Христов: до такой степени исполнен он весь скорбью и славою креста! каждый час его есть ме­ра искупительных страданий Богочеловека; их отголосок отзывается в каждом глаголе его духовных песней, пророчеств и Евангелий.

          Одна его утреня есть уже повесть всех страданий Христовых, исторически расположенных в двенадцати Евангелиях: все события пятка являют­ся в хронологическом порядке, отрывками из­бранными из всех Евангелистов, начиная от трогательной беседы Господа, прощающегося с учениками после вечери тайной, и последней его молитвы пред разлукою, в такой целости сохраненных любящим сердцем Иоанна: «ныне прославися Сын человеческий и Бог прославися о нем», и до последней злобы фарисеев уже над умершим, которые, по словам Матфея: «шедше утвердиша гроб, знаменавше камень с кустодиею».

          Тоже самое чтение, о страданиях, предлагается опять на царских часах, особенно для сего дня составленных из псалмов, относящихся к страданиям Христовым, но только в другом поряд­ке: там соблюдалась в повествовании постепен­ность событий, здесь же напротив выступают, в виде свидетелей, четыре Евангелиста, один за другим, повторяя то же великое событие, но разн­ствуя только в изречениях. Это самое дает им признак достоверных свидетелей, которые согла­сны в существе дела, потому что верно повествуют то, что верно знают; разнятся же иногда в словах, ибо говорят что знают, а не то, в чем взаимно условились. Наконец, на вечерни, которая, молитвами и обрядами, живописует са­мое распятие и погребение Господне, история дня се­го, прежде представленная в разделенных чтениях, сливается в одно чтение, составленное из трех Евангелистов, и происшествия протекают, одним непрерывным потоком, пред нашими очами.

          Таково премудрое расположение Евангельских чтений; не уступает оному выбор, из посланий Апостольских и книг ветхозаветных, и самых антифонов и стихир, на утрени, часах и ве­черни; торжество же литургии не совершается в день сей, как ради сокрушения и плача Церкви, так и по той глубокой мысли, что жертва Голгофская, принесенная Спасителем в великий пяток, есть единственная и заключает в себе все жертвы всех алтарей.

          Между первыми шестью Евангелиями утрени, пятнадцать возвышенных антифонов, частью из­влеченных из псалмов и пророчеств, частью из сердечных сокровищ певцов духовных, потрясают душу умилительными стихами.

«Представим чистыми наши чувства Христу и, как друзья его, пожертвуем для него нашими душами, и не станем угнетать себя попечениями житейскими, вместе с Иудою, но во внутренних храминах наших возопием: Отче наш, иже еси на небесех, от лукавого нас избави».

Антифон сей вполне соответствует своему на­именованию, ибо он противополагает мир Христианский злобе иудейской, выраженной в первом стихе его, словами пророческого псалма: «Князи людстии собрашася на Господа и на Христа его».

Другие антифоны заключают в себе также прорицания ветхозаветные о Христе: «поставиша тридесять сребренников, цену цененнаго, его же оцениша от сынов Израилевых».

«Даша в снедь мою желчь и в жажду мою напоиша мя оцта».

«Разделиша ризы моя себе и о одежде моей меташа жребий».

Посреди столь разительных, своею ясностью пророчеств, приявших исполнение в сей великий пяток, еще иные антифоны выражают дивную противоположность Божества и страждущего чело­вечества, в одном лице Христовом.

«Днесь висит на древе повесивший на водах землю, венцом из терния венчается Ангелов Царь, облекается в ложную багряницу одевающий облаками небо, заушение приемлет освободивший в Иордане Адама… покланяемся страстям тво­им, Христе, покажи нам и славное свое воскресение».

           И вот что, в тех же песнях, взывает, со креста, Распятый к распинателям: «людие мои, что сотворил я вам, или чем вас огорчил? – слепцов ваших я просветил, прокаженных очистил, расслабленного со одра восставил. – Людие мои, что сотворил я вам и что вы мне возда­ли? – за манну желчь, за воду оцет, вместо любви ко кресту меня пригвоздили; но я уже не терплю более: призову моих язычников, и те меня про­славят, со Отцем и Духом, и я им дарую жизнь вечную».

          Лик Апостольский вопиет также к законоположникам Израилевым: «се храм, который вы распяли и предали гробу, но властью своею он воскрес. Не обманывайтесь иудеи; он есть спасший вас посреди Чермного моря и питавший в пусты­не; он есть жизнь и свет и мир мира».

          В противоположность такому их неверию: «малый глас испустил на кресте разбойник и великую обрел веру, в одно мгновение спасся и первый взошел в отверзшиеся врата рая. Госпо­ди, приемший его покаяние, слава тебе».

           Сколь же трогательные тропари предшествуют, и на царских часах, чтению четырех пророчеств Софонии, Иеремии и Исаии. После них, пред каждым из Евангелистов, Апостол Павел, носящий на себе язвы Господа Иисуса, возвещает о славе кре­ста, им одним похваляясь, и объясняет нам всю любовь Бога, давшего пострадать за нас Христу, который поставлен Первосвященником для очищения грехов наших; он наконец восклицает: «ежели отвергшийся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия наказывается смертью: то сколь жесточайшему, думаете, мучению повинен тот, кто попирает Сына Божия, и не почитает за святыню кровь завета, которою он освящен, и ругается над духом благодати? – страшно впасть в руки Бога живаго»!

           Еще слух и сердце исполнены сими высокими впечатлениями, когда опять повторяются нам все страшные обстоятельства распятия Господня, на ве­ликой вечерни, и даже в самое время его события; ибо у Евреев, как и теперь на Востоке, часы дня считались от восхождения солнца, а потому шестой час распинания соответствовал полдню; девятый же, когда предал дух Спаситель, третьему, и таким образом мы, в одно время с Аримафеем, приступаем к погребению божественного тела; но прежде приуготовляют нас к оному таинственные песни и паремии.

            «Вся тварь изменялась от страха, зря тебя на кресте висящего, Христе; солнце омрачилось и потря­слись основания земли, все сострадало создавшему все! Господи, волею нас ради пострадавший, слава тебе».

Так возглашает одна стихира и ей вторит другая: «страшное и преславное таинство днесь зрится; неосязаемому прикасаются, вяжется разрешающий от клятвы Адама: испытующий сердца и утробы неправедно испытуется; в темницу затворен затворивший бездну; Пилату предстоит тот, кому с трепетом предстоят небесные силы; ру­кою создания заушается Создатель; на крест осуж­дается Судия живых и мертвых; во гроб заклю­чается раззоритель ада! О незлобивый Господи, все терпящий милосердно и всех спасающий от клят­вы, слава тебе».

          На паремиях, Пророки Моисей и Исаия высту­пают, как бы на некое духовное прение, противопоставляя друг другу, один несказанную славу, другой несказанное уничижение Господа; но сии обе, мнимые только крайности, теряются в необъятно­сти бесконечного существа Божия, ибо ограничен­ному человеческому разуму равно непостижимо со­стояние уничижения Господа, как и состояние его славы. Издали только можно созерцать ее, в безмолвном ужасе, подобно Моисею, когда сей отважнейший из всех молитвенников, дерзновенно молил Господа показать ему славу свою, и скрылся от лица Божия, в расселинах камней Синая.

          И кроткий Исаия, еще за восемь веков до его воплощения, напрягает силы духа, чтобы вынести зрение Бога, хотя умерившего неприступный свет, сквозь облачение умаленного образа человеческого; но посреди жалостного созерцания всех его страданий, за грехи мира, проникнутый ужасом, он восклицает: «род же его кто исповест»?

«Так глаголет Господь: се уразумеет отрок мой и вознесется и много прославится! ужаснутся о тебе многие, – так обесславится от человек вид твой и слава твоя от сынов человеческих: так удивятся о нем языки многие, и Цари заградят уста свои; ибо его узрят те, коим не возвещали о нем, и не слышавшие о нем уразумеют. Госпо­ди, кто веровал слуху нашему, и мышца Господня кому открылась? Мы возвестили им отрока, как корень в земле жаждущей; нет вида ему, ни сла­вы, и мы зрели его, и не имел он вида, ни кра­соты: но вид его умален и бесчестен, паче всех сынов человеческих, – человек в язве сущий и ведущий терпеть болезнь; все отвращают лице свое от него, он поруган и вменен за ничто. Сей грехи наши носит и о нас болезнует; а мы ду­мали, что он наказан от Бога язвою и трудом; он же мучим был за грехи наши и за беззакония наши терзаем; наказание нашего мира на нем, язвою его мы исцелели. Все мы как овцы заблу­дились, человек совратился с пути своего, и для наших грехов предал его Господь; и он по­среди оскорблений, не отверзает уст своих, как овца ведется на заколение, безгласен как агнец пред стригущим: в уничижении его совершился суд, – род же его кто изъяснит»!

          Апостол Павел разрешает, своим посланием, таинственное недоумение обоих Пророков; он примиряет между собою славу и бесславие Господа – словом крестным: «ибо слово о кресте, для погибающих есть безумие, а для нас спасаемых – сила Божия; ибо написано: уничтожу му­дрость мудрецов и разум разумных ниспровергну. Где мудрец, где книжник, где искусный в состязаниях века сего? не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? ибо когда мир, своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, тогда благо­угодно было Богу спасти верующих – невежеством проповеди. Иудеи требуют чудес, а Еллины ищут мудрости: но мы проповедуем Христа распятого, – для иудеев соблазн, для Еллинов безумие, для самих же призванных, иудеев ли или Еллинов, – Христа, Божию силу и Божию премудрость; потому что безумное Божие мудрее человеков и немощное Божие крепче человеков».

          Между тем, во время чтения сих возвышенных писаний и Евангелия, протекли для нас, в благоговейном созерцании, самые часы страдания Господня и наступил девятый час погребения. Тогда, в лице Иосифа Аримафейского, Епископ, окруженный священным Собором, сперва наполняет благовонием кадила святой алтарь, в па­мять тех ароматов, коими обвил погребатель бо­жественное тело; потом подымает его подобие, плащаницу, с престола, на коем, как на Голгофе, совершается всегда таинственная жертва Агнца; он несет на главе плащаницу, из зимней церкви в летнюю, и храм сей обращается в святой гроб, до радостного дня Пасхи: верные же сопутствуют Святителю, как некогда благочестивые жены Иосифу, зревшие где полагали Господа; а, в ожидании сего знаменательного шествия, лики поют погре­бальную песнь: «Тебя, одевающегося светом как ризою, Иосиф, сняв с древа, с Никодимом, и видя мертвым, нагим, непогребенным, милосер­дый плач подъял и рыдая восклицал: увы мне, сладчайший Иисусе, которого еще недавно солнце, узрев на кресте висяща, обложилось мраком и земля поколебалася страхом, и раздиралась церков­ная завеса! – се ныне вижу тебя, ради нас приявшего смерть. Как погребу тебя, Боже мой, или какою плащаницею обовью? какими руками прикоснуся нетленному твоему телу, или какие песни воспою исходу твоему всещедрый? – величаю страдания твои, песнословлю и погребение твое с воскресением, взывая: Господи слава тебе».

__________________________________________________

                 Таинственным ожиданием наполнена вся чрез­вычайная утреня великой Субботы, достойная быть преддверием Пасхи. Христос во гробе по­среди церкви, вокруг, в черных ризах, стоят священнослужители, но отверсты врата алтаря, как бы в сретенье Божественному мертвецу, и пение погребальное беспрестанно прерывается воскресны­ми гимнами, а возженные в руках народа свечи проливают свет по всему храму, как зарю того невещественного света, который воссияет заутра из гроба.

               При самом начале утрени, после шестопсалмия, тропарь выражает сие смешение плача и ликований: «благообразный Иосиф, с древа снем пречистое тело твое, плащаницею чистою обвив и вонями, во гробе нове, покрыв, положи».

«Егда снисшел еси к смерти, животе безсмертный, тогда ад умертвил еси блистаньем боже­ства; егда же и умершия от преисподних воскресил еси, вся силы небесныя взываху: Жизнодавче Христе Боже наш, слава тебе».

«Мироносицам женам, при гробе представ Ангел вопияше: мира мертвым суть прилична, Христос же истления явися чужд».

                Около плащаницы начинается другое смешение ветхозаветных песней Давида с новозаветными похвалами Христу, сперва запевают их оба ли­ка, потом один чтец или певец откликает дру­гому стих похвал, на каждый стих псалма, и так переплетается ими вся семнадцатая кафисма, как многотканный покров, возложенный праотцем Давидом, на тридневное ложе его Божественного сына.

«Блажени непорочнии, в путь ходящии в за­коне Господнем», восклицает Давид и ему ответствуют: «жизнь во гробе положился еси, Христе, и Ангельския воинства ужасахуся, снисхождение славяще твое», и снова Царь: «блажени испытающии свидения его, всем сердцем взыщут его».

               Иногда сии разновременные песни текут, одна близ другой, взаимно чуждые по разности сво­их предметов; иногда же чудно сходятся между собою и, на расстоянии многих веков, Церковь как бы отвечает недоумевающему Пророку.

«В заповедях твоих поглумлюся и уразу­мею пути твоя», говорит он, и ему поясняются пути сии: «истинный небесе и земле Царь, аще и во гроб малый сам заключися, познался еси всей твари».

          На три статьи разделена таким образом вся кафисма, и на конце ее, как и в начале, воспе­вается тропарь, но уже обычный воскресный, изо­бражающий радость Ангелов и смятение Мироносиц: «благословен еси Господи, научи мя оправданием твоим».

Канон субботний выражает тоже возвышенное смятение неба и земли: «Спасе мой! силы небесныя и преисподния, помышляя о тебе, сущем горе на престоле и долу во гробе, недоумевали о твоей воль­ной смерти, ибо свыше всякаго ума являешься мертвым ты, начальник жизни».

«Ужаснися страхом небо и да подвяжутся основания земли! се в мертвецах вменяется живу­щий в вышних и в малый гроб странно приемлется».

           На девятой песни трогательно возглашает как бы из самого гроба, Божественный Сын к Матери, видевшей его на кресте: «не рыдай мене Мати, зрящи во гробе, его же без семени во чре­ве зачала еси сына; востану бо и прославлюся, и вознесу со славою непрестанно, яко Бог, верою и любовию тя величающия».

           Песнь сия переносит нас, от недоступных созерцаний его Божества, к нежным, более понятным чувствам его человечества, и она повто­ряется на литургии, вместо обычной похвалы Пре­святой Девы.

           После великого славословия, при тихом пении трисвятой песни, совершается опять торжественный ход с плащаницею, и хотя кажется обряд сей есть отчасти повторение вечернего, чтобы там, где Священники соборно служили накануне с Архиереем, они могли бы, и у себя в церквах, совер­шить оный для прихожан, – однако же духовное значение утреннего хода отлично от вечернего. То­гда, подражая Иосифу, мы только предавали гробу божественное тело; здесь же торжественным несением плащаницы кругом церкви, с хоругвями, знаменуется, что и во время земного своего отдыха, Господь действовал как победитель, ограждая свою Церковь сокрушением ада. И другое таинственное действие изображает мертвенная плащаница, когда возвратясь в храм священнослужите­ли, прежде нежели возложить ее на одр, приносят к царским дверям алтаря, пред лице престо­ла, – то именно, что язвенный ради нас Господь, никогда не отлучался, Божеством своим, от пре­стола славы Отчей.

           По совершении хода, над тем же гробом, готовым упраздниться, возглашает свидетель грядущего восстания мертвых, Пророк Иезекииль: «на мне была рука Господня и, Духом Господним, извела и поставила меня среди поля, полного костей человеческих, и обвела окрест их, и много их было на лице поля, и сухи все. Дух рек ко мне: сын человеческий, оживут ли кости сии? – и я воскликнул: Господи, ты знаешь! и снова голос: сын человеческий, прорцы на кости сии и скажи им: кости сухие, услышьте слово Господне, се глаголет Адонаи Господь костям сим: дух жизни вдохну я в вас, и дам вам жилы, и наведу на вас плоть и простру по вас кожу, и дам вам дух мой, и оживете и узнаете, что я Господь; и я прорек, как заповедал мне Господь, и, вместе с моим глаголом, был глас и землетрясение: совокуплялись кости, кость к кости, каждая к своему составу; смотрел я – и явились на них жи­лы, и плоть росла, и простиралась сверху кожа; но в них не было духа. Ко мне был голос: про­рцы о духе, прореки сын человеческий и скажи духу: так глаголет Адонаи Господь: от четырех ветров прииди дух и дохни на мертвых сих, да оживут, и я прорек, как заповедал мне Го­сподь, и взошел в них дух жизни, и ожи­ли все, и стали на ногах своих – собор многий, великий».

          И Апостол Павел, повсюду неотлучный где только возвещается о язвах Господа, умоляет нас: «очистить себя от ветхого кваса злобы и лукав­ства, и праздновать в безквасии истины и чистоты, чтобы принять с верою обетованного Духа».

              Посреди сих радостных ожиданий, Евангелист Матфей еще раз повествует, о последней злобе иудеев мнивших, стражами и печатью, удер­жать во гробе Сына Божия. Внимая сему, невольно приходит на мысль, как часто мелкий размер ума человеческого, не обнимая и не покоряясь обшир­ности судеб Божьих, силится отвергнуть непости­жимое. На конце же утрени Церковь ублажает песнями погребателя Христова:

«Приидите, ублажим Иосифа приснопамятного, в нощи пришедшего к Пилату и живота всех испросившего: даждь ми сего странного, иже не имеет где главы подклонити: даждь ми сего стран­ного, его же ученик лукавый на смерть предаде; даждь ми сего странного, его же мати зрящи на кресте висяща, рыдая вопияше: увы мне! увы мне, чадо мое, увы мне! – Симеоном предреченное в церкви, днесь сбыстся: твое сердце оружие пройдет, но в радость воскресения твоего плач преложи».

           По мере приближения таинственного конца стра­даний Христовых, торжественнее становится бого­служение, и Церковь, лишившая себя приобщения тела Господня, в самый день его заклания, опять приступает к сему утешительному таинству в субботу Божию. Она даже обильно преподает дары Св. Духа крещением, которое издревле предпочтительно совершалось в сей день, дабы встретить Христа сонмом оправданных его кровью.

          Литургия Св. Василия Великого соединяется с вечернею и поется по уставу поздно, так чтобы могла окончиться час спустя по захождении солнца и как бы взойти в пределы наступающего радо­стного дня. По обычаю Церкви, вечерня накануне праздника уже ему принадлежит, а не протекшему дню: посему и богослужение великой Субботы, сти­хирами и паремиями, частью изображает субботний подвиг Спасителя, частью же его воскресение. Цер­ковь, привыкшая всегда соединять память заклания Агнца с памятью о его восстании, вечерними сти­хирами, уже сзывает нас на поклонение готовому воспрянуть, и воспевает поражение ада:

«Обыдите людие Сион, и обымите его, и дадите сла­ву в нем воскресшему из мертвых, яко той есть Бог наш, избавлей нас от беззаконий наших».

«Днесь ад стеня вопиет: благо мне, когда бы не принял рожденного Мариею, ибо он, наступив на меня, раззорил мою державу и врата медныя сокрушил, и как Бог воскресил души, искони мною плененныя».

          Род же человеческий воспевает: «всемирную славу, процветшую от человеков, и родившую Владыку, небесную дверь, Марию Деву, безплотных песнь и украшение верных: ибо она явилась небом и храмом Божества; она, разрушив враждеб­ную преграду, водворила мир и отверзла царствие; имея ее утверждением веры, мы имеем поборником родившегося от нее Господа. Итак, дерзай­те людие Божии, ибо всесильный Сын ее победит врагов».

          Вслед за стихирами читаются пятнадцать паремий, из книг ветхого завета, предобразующих грядущее воскресение и славу Церкви. Книга Бытия, о начале мира, открывает сей ряд возвышенных созерцаний, дабы, в предлежащем божественном мертвеце, с ужасом узнали мы Творца вселенной, который один только мог, творческою силою сво­ею, возобновить в нас свой утраченный образ, вначале им самим данный Адаму.

          Потом Исаия торжествует восстановление человечества, под сенью Церкви: «светися, светися, Иерусалиме, ибо твой свет пришел и слава Господ­ня на тебе воссияла; се тьма покроет землю и мрак на язычниках, но тебя осеняет Господь, и слава его на тебе узрится, и пойдут Цари светом тво­им и языки светлостью твоею; возведи очи твои окрест и виждь собранные чада твои, все сыны твои пришли издалеча и дщери твои на руках принесутся. – Кто сии, ко мне летящие, как облака, как голубицы со птенцами? – они притекли ради имени святого Господня и дабы прославиться Свя­тому Израилеву».

          Таинственный агнец пасхальный, данный Евреям в память их исхода из плена, и кровью коего они были избавлены от смерти, поразившей Египтян, предлагается здесь образом настоящего Агнца Божия, а его тридневное погребение предзна­менуется тридневным пребыванием во чреве китовом Пророка Ионы, посланного проповедовать по­каяние народу Ниневийскому, и, чтобы прямо ука­зать на лице Иисусово, повествуется вслед за тем о другом Иисусе, Иисусе Навине, который провел Израиля, чрез Иордан, в землю обетованную. 

          Величественная картина прехождения Чермнаго моря, посреди коего, по словам Апостола Павла, крестился весь народ Израильский в Моисея, как мы во Христа, ибо Моисей был его образом, за­ключает первую часть паремий, и оба лика, по примеру Мариами и дев Израильских, возглашают попеременно: «поем Господеви, славно бо прославися»! а чтец повторяет по стихам всю вдохно­венную песнь: «коня и всадника вверже в море, поем Господеви: помощник и покровитель бысть мне во спасение, поем Господеви; сей мой Бог и прославлю его, Бог отца моего и вознесу его, поем Господеви; Господь сокрушаяй брани, Го­сподь имя его, поем Господеви».

            В последующих паремиях соединены образы заклания и воскресения Господня, с пророчествами о призвании язычников. Авраам готовится при­нести в жертву единственного сына Исаака, в предзнаменование единородного Сына Божия, пожертого за мир, и два величайшие по чудесам Пророка, Илия и Елисей, каждый воскрешают отроков, сими двумя примерами, приготовляя род человеческий к принятию воскресения Христова.

           Но если они оба благовествуют чудесами, то Пророки Софония, Иеремия и Исаия, действуют словом. Все три видят грядущую славу Церкви и сонм язычников, ее восполняющий, а Иеремия обещает новый завет народу Божию, начертанный в мыслях и на сердцах; Исаия же обещает сему народу новое имя, которым наименует его Господь, и даст ему землею вселенную, и пастыря овцам Божиим, влагающего им Духа Святого. Он про­износит даже те слова, какие повторил сам Иисус, во дни своего пришествия: «Дух Господень на мне, его же ради помаза мя, благовестити нищим по­сла мя; исцелити сокрушенные сердцем, проповедати плененным отпущение и слепым прозрение, нарещи лето Господне приятно и день спасения».

          Чудное спасение трех отроков, от огненной смерти в пещи Халдейской, описанное Даниилом, среди пламени воспевших Бога отцов своих, за­ключает возвышенный ряд паремий, и опять оба лика вторят чтецу, возглашающему песнь их: «благословите вся дела Господня Господа, пойте и превозносите во вся веки».

          Подобно как на утрени, Апостол Павел про­должает свое возвышенное убеждение: чтобы спогребшиеся со Христом, в водах крещения, и вме­сте с ним воскресшие, ходили во обновлении жи­зни и были бы мертвы греху, но живы Богу во Иисусе Христе; а Церковь, ради торжества крещения, в день сей совершавшегося над язычниками, подобно как и в Лазареву субботу, вместо трисвятой песни возглашает: «елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся, аллилуйя».

          Чтением Апостола заключается погребальный день субботний, и начинает уже светать денница воскресения. Как бывает в природе, что лучи еще не явившегося солнца заранее уже озаряют верхи гор, – так освещается и Церковь, зарею солнца правды, готового воспрянуть: первый его отблеск на горнем ее месте, алтаре, и таинственный свет сей, как миро на главе, сходящее, по словам псалма, на браду, браду Аароню, сходящее на ометы одежды его, проливается, сперва на одежды верховного Свя­тителя, ближе и выспреннее других; созерцающего таинства, и на сослужащих ему Пресвитеров и Диаконов, которые внезапно изменяют одежды черные на белые, сходно с убелившимися облаче­ниями престола и жертвенника, а потом и самый клир; четыре иподиакона, в светящихся ризах, приходят сменить черную стражу вокруг плаща­ницы, как бы в лице Ангелов и ожидая Мироносиц. Между тем, три отрока пред нею, уми­лительно поют: «воскресни Боже, суди земли, яко ты наследиши во всех языцех».

           И когда вслед за тем, выходит из алтаря Диакон благовествовать о воскресении, все так светло и радостно в церкви, как будто бы уже стоял посреди нее Воскресший с приветом: «мир вам»! так все изменилось внезапно и небесная слава отразилась на земле.

          Устами Диакона, Евангелист Матфей, извещает о пришествии Мироносиц к упраздненному гробу, и о сретении их Ангелами и самим Иисусом; не таит он и коварства фарисеев, давших сребренники воинам, чтобы разгласили о похищении тела; наконец возводит нас мысленно, вслед за уче­никами в Галилею, в гору, поклониться Иисусу, и мы слышим последние слова возносящегося Го­спода: «дадеся Ми всяка власть, на небеси и на зе­мли; шедше убо научите вся языки, крестяще их, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, учаще их блюсти вся елика заповедах вам, и се Аз с вами есмь, во вся дни, до скончания века. Аминь».

          Тогда совершается литургия Св. Василия Вели­кого, и проникнутые таинственным ужасом, по­сле всех сих необъятных созерцаний, вместо Херувимской песни мы восклицаем: «да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет: Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным; предходят же сему лицы Ангельстии, со всяким началом и властью, многоочитии Херувими и шестокрилатии Серафими, лица закрывающе и вопиюще песнь: аллилуйя».

*******

Муравьев А.Н. Письма о богослужении Восточной Кафолической церкви. 1882г.